|
|
Nomad Kazakhstan
|
|
Голоса цвета
|
Кенжебай Дуйсенбаев, заслуженный деятель искусств и член Союза художников Казахстана, родился в 1942 году в селе Абай Шымкентский области.
В 1972 окончил ТХИ им А. Н. Островского (Ташкент) и с этого года преподает в художественном училище им. Гоголя в Алматы. В 1989 году его холст «Сузакский мотив» был отмечен серебряной медалью Бакинского биеннале прикаспийских художников.
Дуйсенбаев – лауреат премии «Тарлан» (платиновый) за 2005 год.
Его работы находятся в Третьяковской галерее, ГМИК им. А. Кастеева и в частных собраниях.
Кенжебай Дуйсенбаев начинал с сюжетных композиций. В одних он крупным планом показывал драму человеческой жизни («Годы войны», 1975). В других создавал образы лирических созвучий человеческих чувств и мира природы («Дед и внук», 1977). Сопоставлением предметов и ландшафта сплетал время и вечность, быт и бытие («Натюрморт с пейзажем», 1978). В соперничестве с киргизской серией Павла Кузнецова воспевал красоту степной жизни, добиваясь безмятежности образного звучания летними сочетаниями оттенков голубого, розового, зеленого («Женщины в степи», 1986).
Казалось, путь найден. Оставалось только внимательно искать большую степень точности и тонкости. Однако декабрь восемьдесят шестого внес мощные коррективы. Картина «Дерущиеся кони» (1987) – свидетельство нарушенного душевного покоя и гармонии связей с миром. Трагедия декабря вызвала к жизни архетипы «коллективного бессознательного» (Юнг) – и родился образ столкновения света и тьмы, борьбы и ярости. Пришло время сомнений.
Замечательным событием, изменившим направление поисков, стала встреча с картинами Джорджо Моранди на выставке его работ в Москве (1988). Натюрморты итальянского живописца помогли понять его же мысль: «Нет ничего абстрактнее зримого мира». Приблизиться к смыслу этой парадоксально звучащей фразы поможет словарь: абстракция – отвлечение. Отвлечение от избыточности деталей, суеты мира. Появилось желание работать в поле чистой живописи, искать истину высказывания в пространстве цвета.
Вскоре возник своеобразный парафраз картины «Дерущиеся кони» – одно из наиболее ярких полотен нового творческого периода «Черное солнце» (1990). Отброшены развернутый сюжет и цветовые оттенки, на сцену вышли плотные пятна черного и красного, апеллирующие к символике значений. Минимализм сюжета усиливает чистоту и силу эмоционального жеста. Возникает образ мира, основанного на вечном противостоянии, где солнце может быть черным, а шанырак порушенным. Впрочем, белая полоса в центре композиции – знак света – дает надежду на возрождение.
Вслед за итальянцем Дуйсенбаев на многие годы «ограничил» себя изображением предметов. Иногда, правда, возникали мотивы степной жизни («Весна», 1999). Это давало свободу от мира современного «другого», от необходимости иллюстрировать коллизии смущающей жизни. А требовательность, чуткость и точность личной оптики спасают от повторения известного, расширяют амплитуду значений и звучаний тех же предметов.
В отличие от Моранди, натюрморты которого составлены из легких и мелодичных очертаний сосудов, Дуйсенбаев изображает предметы брутальные. Некоторые из них он сделал сам. Из его рук вышел «первый» в мире табурет, с ножками разной толщины и конфигураций, со сплетенным из толстых веревок сиденьем. Появилась пара неуклюжих корзин и большая деревянная миска, выструганная не плотницкой рукой. Эти предметы, далекие от совершенств ремесла, обладают особой силой воздействия. Материал, из которого они сделаны, еще не потерял прямой связи с природой. Здесь главное – функция. До изящества нет дела. Впрочем, что лукавить: только изощренный вкус и может восхититься видом этих брутальных вещей.
Вместо светлой гаммы Моранди Дуйсенбаев использует ночные цвета. Кенжебай любит «черную» живопись. Это пространство ночи, когда важны не мелочи формы, а ее суть, смысл. Вступает в силу игра воображения: вещи кажутся агентами, знаками, символами бытия, полного тайн. Ошибиться нельзя. Внимание напряжено, зрение чувствительно: любое движение – информация для ощущений, определений, действий. Хотя художник изображает предметы бытовые, он нагружает их всей вещественностью и значимостью мира – поэтому в его полотнах сурово, мужественно, торже-ственно, мудро, спокойно, тревожно, печально звучит простая философия жизни, исходящая из первичных и вечных ее качеств. Бывает, они скрыты от тех, кто любит узорочье цивилизации.
Художник любит повторять, что живопись – это цвет и тон. Цвет в его картинах дает имя предметам, озвучивает движение чувства. Недаром первая персональная выставка была им названа «Мой голос – цвет». Задача определения передана оттенкам земляных и черных красок, среди которых может вспыхнуть красное или белое. Любой, едва заметный цветовой сдвиг – новый голос в хоре, обогащающий образ при общей сдержанности колорита.
Его натюрморты показывают мир не как скопление отдельных объектов, а как сеть отношений между частями целого. А мера единства и взаимосвязи зависит от того, кто оценивает. И как бы ни старался имярек быть объективным, изображать или воспринимать то, что есть на самом деле, мир возникает таким, каким его увидели, почувствовали и осознали.
Казалось, Дуйсенбаев навсегда останется «черным» художником. Однако ничто не вечно под луной. Июньскую выставку своих работ Кенжебай Дуйсенбаев назвал «Обновление». Выставка поразила тех, кто видел работы художника года три назад. Темные цветовые гаммы почти исчезли. Преобладают светлые тона. Ночь уступила свои права другим временам суток. Экзистенциальную меланхолию потеснили иные эмоциональные оценки бытия. Однако тема времени и вечности, быта и бытия все также неотделимы друг от друга. Цвет все также дает метафорическое имя предмету, озвучивает/оцвечивает движения чувств. Предметы те же что и раньше. И все же: изменилась слегка оптика видения объекта в пространстве, иными чувствами наполнилась душа – и та, и не та возникла новая вселенная, обладающая не меньшей силой воздействия.
Предметы продолжают жить вместе, но личное пространство каждого расширилось, и космос наполнился энергией общения независимых друг от друга персон. Если прежде формы подчинялись центростремительным силам, то теперь они полны центробежных импульсов. Сближенные тона соседствуют с контрастами красок. Художник полюбил шероховатость, незавершенность высказывания: не торопится убрать нечаянные подтеки красок, в которых сохраняется явленная непосредственность отклика на мир. Живая случайность самовольного движения краски представляется теперь художнику важной составляющей образного звучания. В откровенном их присутствии обнаруживается некий аналог импровизационной устной речи, спешащей уловить многочисленность ощущений и не успевающей придать потоку слов грамматическую четкость и завершенность.
Цветные динамичные метафоры Дуйсенбаева выстраивают особую живописную логику видимого и чувствуемого мира. Всякий объект внимания – старые знакомые вещи, зимняя ночь, разговор двоих, спящий ребенок – обладают для художника необычайной поэзией мгновения, череда которых и составляет радость бытия. И для восхищения нет нужды в райской птице – любящему взору и привычные вещи и события открываются как бесконечно разнообразные виды красоты реальности, дарящей художнику многочисленные темы.
Однажды Дуйсенбаев сказал: «Я приблизительно... точно знаю, что такое живопись». Почувствовав, что слова звучат странно, он произнес: «... точно знаю... приблизительно». В этой зеркально произнесенной фразе есть правда искусства, смыслы которого раскрываются в процессе движения в его безграничном пространстве. И потому, пожалуй, жить и познавать живопись, форму и цвет – безмерно замечательно и бесконечно интересно.
Баян Барманкулова, искусствовед
Источник - http://ru.nomad-kazakhstan.kz/1970.html
|
Теги:
живопись, искусство, картины, Кенжебай Дуйсенбаев
|
|
|
